Стереотипы преследуют, пожалуй, каждую профессию. Каким должен быть журналист, врач, пожарный, учитель, священник, знают все — ведь к каждому идёт непременный список требований: должен то, не должен это. Поговорили о том, с какими стереотипами сталкивался и сталкивается далеко не стереотипный настоятель Свято-Троицкого храма посёлка Емельяново и храма Параскевы Пятницы в деревне Барабаново, епархиальный древлехранитель иерей Алексей Язев.
— Про вас пишут, что вы байкер, бывший панк, юрист, бизнесмен, увлечены историей и археологией… И всё это ну никак не вяжется с образом священника.
— Всё это журналистский штамп, что поп должен непрерывно молиться, поститься и слушать радио «Радонеж». Духовенство не прилетает с Альфа Центавра или с Марса. Любой поп — это часть того общества, в котором он живёт. На самом деле духовенство очень и очень разнообразно. Например, у нас есть священник, он служит в пригороде Красноярска, он — известнейший архитектор, архитектор высочайшего класса, руководитель огромного проектного агентства. Он абсолютно непубличный человек, и ему это не нужно, в отличие от меня. У нас есть священник-ММАшник (смешанные боевые искусства — прим. ред.) молодой, есть священник — известнейший в крае адвокат.
Есть и батюшки без образования, и рабочие есть, и преподаватели. Церковь — это отражение общества. У населения весьма карикатурное представление о духовенстве. Когда я стал священником, даже мои родственники, мужская часть со стороны супруги, удивлялись: «А что, ты там под юбкой брюки или джинсы носишь? А мы думали ты там, пардон, в трусах!» Даже вот, казалось бы, такие примитивные вещи вызывают удивление и восторг.
Я не могу сказать, что я — байкер. Байкер — это тот, кто каждое лето прыгает на байк и летит вперёд. Я не такой, мне лень, и я боюсь — всё-таки 50 лет, координация уже не та. Голова загружена, у меня постоянно звонит телефон, и мне нужно на него отвечать потому, что я — священник. Да, я в своё время катался на мотоцикле, да, у меня есть мотоцикл, но он покрылся толстым слоем пыли и не заводится уже лет 10–15 точно.
Поэтому батюшка-юрист, батюшка-байкер — это заходит в СМИ, но это не отражает сути священника.
— Всё это журналистский штамп, что поп должен непрерывно молиться, поститься и слушать радио «Радонеж». Духовенство не прилетает с Альфа Центавра или с Марса. Любой поп — это часть того общества, в котором он живёт. На самом деле духовенство очень и очень разнообразно. Например, у нас есть священник, он служит в пригороде Красноярска, он — известнейший архитектор, архитектор высочайшего класса, руководитель огромного проектного агентства. Он абсолютно непубличный человек, и ему это не нужно, в отличие от меня. У нас есть священник-ММАшник (смешанные боевые искусства — прим. ред.) молодой, есть священник — известнейший в крае адвокат.
Есть и батюшки без образования, и рабочие есть, и преподаватели. Церковь — это отражение общества. У населения весьма карикатурное представление о духовенстве. Когда я стал священником, даже мои родственники, мужская часть со стороны супруги, удивлялись: «А что, ты там под юбкой брюки или джинсы носишь? А мы думали ты там, пардон, в трусах!» Даже вот, казалось бы, такие примитивные вещи вызывают удивление и восторг.
Я не могу сказать, что я — байкер. Байкер — это тот, кто каждое лето прыгает на байк и летит вперёд. Я не такой, мне лень, и я боюсь — всё-таки 50 лет, координация уже не та. Голова загружена, у меня постоянно звонит телефон, и мне нужно на него отвечать потому, что я — священник. Да, я в своё время катался на мотоцикле, да, у меня есть мотоцикл, но он покрылся толстым слоем пыли и не заводится уже лет 10–15 точно.
Поэтому батюшка-юрист, батюшка-байкер — это заходит в СМИ, но это не отражает сути священника.
— А как вы сами пришли к церкви, к православию?
— Журналисты очень любят эту историю, поэтому расскажу. Нам с супругой за 30, у нас двое детей. И я сказал: «Мы пойдём в храм, в воскресную школу». Она говорит: «Никогда! Там все ходят в дерюге, ногти красить нельзя». А супруга у меня высокая, яркая и моделью была, любит краситься, одеваться: «Ну что я там буду делать?» Оговорюсь, сейчас она, сельская попадья, который год с дредами ходит. И мы всё-таки приезжаем в храм, я, естественно, пасую в последнюю секунду: «Ой, а мне же на работу надо, дорогая, прости! Как закончите — позвони, заберу вас».
И я всё это время нарезаю круги вокруг храма. Времени 10, 11, 12 часов — думаю: их там съели, что ли? В 14:40 звонок: забирай! Выходят довольные, дети налепили каких-то там игрушек, все счастливы — у них там новые друзья. Ну, рассказывай!
Она говорит: «Ты представляешь, там иконы везде, люди молятся — Литургия, слова незнакомые, детей куда-то увели. А я хожу и не знаю, куда мне приткнуться. Смотрю, сидит молодая женщина без платка, в очень хорошо посаженной по фигуре одежде, из хороших тканей (она у меня закройщица), с макияжем, с ногтями — всё как я люблю — я подсела, и мы заболтались. И тут к ней обращаются: матушка Светлана!
Я такая: «Ой!»
Она спрашивает: «Оль, а чего ты напряглась?»
Свет, ты прости, пожалуйста, а что такое «матушка»? Я не знаю просто.
У меня муж — священник, а я — попадья.
И тогда я поняла, что всё моё представление о церкви перевернулось, всё по-другому!»
После этого я пару месяцев ходил на службы, общался с духовенством, читал книги и крестился.
— Журналисты очень любят эту историю, поэтому расскажу. Нам с супругой за 30, у нас двое детей. И я сказал: «Мы пойдём в храм, в воскресную школу». Она говорит: «Никогда! Там все ходят в дерюге, ногти красить нельзя». А супруга у меня высокая, яркая и моделью была, любит краситься, одеваться: «Ну что я там буду делать?» Оговорюсь, сейчас она, сельская попадья, который год с дредами ходит. И мы всё-таки приезжаем в храм, я, естественно, пасую в последнюю секунду: «Ой, а мне же на работу надо, дорогая, прости! Как закончите — позвони, заберу вас».
И я всё это время нарезаю круги вокруг храма. Времени 10, 11, 12 часов — думаю: их там съели, что ли? В 14:40 звонок: забирай! Выходят довольные, дети налепили каких-то там игрушек, все счастливы — у них там новые друзья. Ну, рассказывай!
Она говорит: «Ты представляешь, там иконы везде, люди молятся — Литургия, слова незнакомые, детей куда-то увели. А я хожу и не знаю, куда мне приткнуться. Смотрю, сидит молодая женщина без платка, в очень хорошо посаженной по фигуре одежде, из хороших тканей (она у меня закройщица), с макияжем, с ногтями — всё как я люблю — я подсела, и мы заболтались. И тут к ней обращаются: матушка Светлана!
Я такая: «Ой!»
Она спрашивает: «Оль, а чего ты напряглась?»
Свет, ты прости, пожалуйста, а что такое «матушка»? Я не знаю просто.
У меня муж — священник, а я — попадья.
И тогда я поняла, что всё моё представление о церкви перевернулось, всё по-другому!»
После этого я пару месяцев ходил на службы, общался с духовенством, читал книги и крестился.
Фото: Юлия Раскова
— С какими стереотипами по отношению к церкви чаще всего встречаетесь вы, какие, может быть, раздражают?
— Есть прихожане, а есть так называемые захожане. Я не могу сказать, что меня раздражает, но очень печалит, что мы все очень любим самолечение. Объясню: когда человек в жизни сталкивается с мистикой, то если он идентифицирует себя как православный христианин, то он идёт советоваться к попу. Но мы же знаем всё сами: надо до 40 дней ничего не трогать, жечь свечки дома, левой рукой не открывать дверь, на могилу вылить бутылку водки, красных верёвочек навяжем, заговор прочитаем, к бабке сходим. А потом: ой, а всё стало в сто раз хуже. Ребят, самолечение опасно! Приходя к доктору, я должен ему доверять и делать то, что он скажет, я не должен себе выбирать то, что мне нравится. Почему? У доктора есть опыт. Также и у священников. И когда он говорит, что красная ниточка не спасает, а спасает Христос, и лучше бы тебе, милая, не ворожить, чтобы муж остался, а перестать ему изменять! Такого священника, как правило, назовут мракобесом. Ведь должна работать красная ниточка, от всего причём. Вот это очень печалит.
Как разговариваешь с алкоголиком:
— Дружище, что ты делаешь? Ты же умрёшь!
— Нет, у меня всё хорошо, когда захочу, я брошу!
И ты начинаешь с этим человеком говорить:
— Давай с тобой молиться, будем говорить о прощении, о милосердии. Будем готовиться к исповеди, причастию…
— Да зачем молиться? Дай мне красную ниточку!
— А она не работает…
— А я прочитал в интернете, что если купить красную ниточку из Иерусалима, то всё сработает!
— Ну, попробуй… Но мне тебя жалко.
Печальное, что церковь и духовенство люди воспринимают как комбинат ритуальных услуг. И почему-то думают, что священник всегда свободен. Есть две крайности: я боялся к вам подойти — вы же заняты всегда и «всегда свободен».
Пример: 23:40 на часах, у меня дети:
— Но у меня вопрос! Почему у меня крестик порвался?!
— Так вы работаете как громоотвод?!
— А так и есть: первичный приём пациентов — так назвала мою деятельность один известный красноярский психиатр. Только, как она сказала, я беру 5 тысяч за час, а тебе бесплатно мозг выносят. Есть ещё такая фраза, которая мне не нравилась, но сейчас я убедился, что это правда, что священник — это психиатр для бедных.
— Есть прихожане, а есть так называемые захожане. Я не могу сказать, что меня раздражает, но очень печалит, что мы все очень любим самолечение. Объясню: когда человек в жизни сталкивается с мистикой, то если он идентифицирует себя как православный христианин, то он идёт советоваться к попу. Но мы же знаем всё сами: надо до 40 дней ничего не трогать, жечь свечки дома, левой рукой не открывать дверь, на могилу вылить бутылку водки, красных верёвочек навяжем, заговор прочитаем, к бабке сходим. А потом: ой, а всё стало в сто раз хуже. Ребят, самолечение опасно! Приходя к доктору, я должен ему доверять и делать то, что он скажет, я не должен себе выбирать то, что мне нравится. Почему? У доктора есть опыт. Также и у священников. И когда он говорит, что красная ниточка не спасает, а спасает Христос, и лучше бы тебе, милая, не ворожить, чтобы муж остался, а перестать ему изменять! Такого священника, как правило, назовут мракобесом. Ведь должна работать красная ниточка, от всего причём. Вот это очень печалит.
Как разговариваешь с алкоголиком:
— Дружище, что ты делаешь? Ты же умрёшь!
— Нет, у меня всё хорошо, когда захочу, я брошу!
И ты начинаешь с этим человеком говорить:
— Давай с тобой молиться, будем говорить о прощении, о милосердии. Будем готовиться к исповеди, причастию…
— Да зачем молиться? Дай мне красную ниточку!
— А она не работает…
— А я прочитал в интернете, что если купить красную ниточку из Иерусалима, то всё сработает!
— Ну, попробуй… Но мне тебя жалко.
Печальное, что церковь и духовенство люди воспринимают как комбинат ритуальных услуг. И почему-то думают, что священник всегда свободен. Есть две крайности: я боялся к вам подойти — вы же заняты всегда и «всегда свободен».
Пример: 23:40 на часах, у меня дети:
— Но у меня вопрос! Почему у меня крестик порвался?!
— Так вы работаете как громоотвод?!
— А так и есть: первичный приём пациентов — так назвала мою деятельность один известный красноярский психиатр. Только, как она сказала, я беру 5 тысяч за час, а тебе бесплатно мозг выносят. Есть ещё такая фраза, которая мне не нравилась, но сейчас я убедился, что это правда, что священник — это психиатр для бедных.
Беседовала Елена Зотова