Научный журналист, медицинский блогер, врач-терапевт высшей квалификационной категории, токсиколог, популяризатор науки, гроза шарлатанов и настоящая рок-звезда всех российских лекториев — на его выступлениях всегда аншлаг, а за билетами идёт настоящая охота. В апреле Алексей Валерьевич Водовозов приезжал с серией лекций в Красноярск и выделил в своём плотном графике время, чтобы ответить на вопросы «Шанса» о пути к медицине, о популяризации науки и мечтах.
— Когда вы поступали в медицинский вуз, что вами двигало тогда? И изменилось ли что-то сейчас?
— Интерес. И он возник не моментально, а на протяжении всей жизни. У меня родители медики оба: отец военный медик, мама фельдшер-лаборант. Так что моими игрушками с детства были различные медицинские инструменты: микроскоп я освоил ещё до того, как научился писать и считать.
Я был на учениях с отцом потому, что некуда было меня девать, и я видел, как всё это разворачивалось, и мне было очень интересно. Потом выяснилось, что у меня естественно-научный склад ума, потому что тогда для медицины было важно.
Сейчас я не сказал бы, что что-то изменилось радикально, потому что интерес — это основная движущая сила, и интерес никуда не делся. Другой вопрос, что он изменялся, естественно, со временем. В детстве интересовал весь этот антураж и всё такое необычное, запахи всякие интересные, всё белое, какие-то приборчики щёлкают, какие-то там непонятные вещи под микроскопом плавают. Во время учебы появился своеобразный вызов, потому что объём информации был просто невероятный: вот как получится это всё переварить? Получилось. Ладно, следующий вызов уже после выпуска: а вот теперь мы это всё сможем как-то в практическую плоскость перевести, мы правда можем всё лечить? Оказывается, нет, далеко не всё. Тогда что можно сделать? Хотя мне, конечно, больше всегда был интересен диагностический процесс. Разобраться в самой начальной фазе — это всегда было очень интересно! Дальше выяснилось, что нужно постоянно учиться.
— Когда вы поступали в медицинский вуз, что вами двигало тогда? И изменилось ли что-то сейчас?
— Интерес. И он возник не моментально, а на протяжении всей жизни. У меня родители медики оба: отец военный медик, мама фельдшер-лаборант. Так что моими игрушками с детства были различные медицинские инструменты: микроскоп я освоил ещё до того, как научился писать и считать.
Я был на учениях с отцом потому, что некуда было меня девать, и я видел, как всё это разворачивалось, и мне было очень интересно. Потом выяснилось, что у меня естественно-научный склад ума, потому что тогда для медицины было важно.
Сейчас я не сказал бы, что что-то изменилось радикально, потому что интерес — это основная движущая сила, и интерес никуда не делся. Другой вопрос, что он изменялся, естественно, со временем. В детстве интересовал весь этот антураж и всё такое необычное, запахи всякие интересные, всё белое, какие-то приборчики щёлкают, какие-то там непонятные вещи под микроскопом плавают. Во время учебы появился своеобразный вызов, потому что объём информации был просто невероятный: вот как получится это всё переварить? Получилось. Ладно, следующий вызов уже после выпуска: а вот теперь мы это всё сможем как-то в практическую плоскость перевести, мы правда можем всё лечить? Оказывается, нет, далеко не всё. Тогда что можно сделать? Хотя мне, конечно, больше всегда был интересен диагностический процесс. Разобраться в самой начальной фазе — это всегда было очень интересно! Дальше выяснилось, что нужно постоянно учиться.
Врач — это такая специальность, где буквально чуть-чуть выпал из информационного поля и уже безнадёжно отстал. Врач — это специалист, который учится в течение всей жизни, и поэтому иногда говорят, что это не профессия, а диагноз.
— А как вы пришли к просветительской деятельности?
— Случайно, как и ко многому в жизни. Одна из случайностей, что мы ушли из армии. Рубеж XX–XXI веков — самое неудачное время для армии, там кошмар что творилось: задержки зарплаты были по полгода, пайковые не платили по году, и никакого особого просвета не наблюдалось. Я перешёл в Медицинское управление Государственного таможенного комитета, но буквально через полгода с врачей в таможне снимают погоны. Мы потеряли все льготы и все перспективы, за которыми шли.
И опять случайно я читаю объявление о работе: в Lenta.ru требуется редактор новостей. Я тогда не знал, что такое Lenta.ru, не знал, что такое новостной редактор, вообще ничего этого не знал. Ну, думаю, надо сходить и узнать. Пришёл, дали тестовое задание: вот тебе источники на английском, переведи их и преврати в новости.
И вот выяснилось, что я умею писать. Некоторое время я писал, что называется, общепароходские новости, а потом мне сказали: подожди, у тебя же медицинское образование, у нас есть медицинские новости, давай туда. Там я начал с новостей и дошёл до главного редактора. Потом много было самых разнообразных таких же примерно проектов, в итоге я остановился на медицинском издательстве, где уже больше десяти лет работаю научным редактором.
— Случайно, как и ко многому в жизни. Одна из случайностей, что мы ушли из армии. Рубеж XX–XXI веков — самое неудачное время для армии, там кошмар что творилось: задержки зарплаты были по полгода, пайковые не платили по году, и никакого особого просвета не наблюдалось. Я перешёл в Медицинское управление Государственного таможенного комитета, но буквально через полгода с врачей в таможне снимают погоны. Мы потеряли все льготы и все перспективы, за которыми шли.
И опять случайно я читаю объявление о работе: в Lenta.ru требуется редактор новостей. Я тогда не знал, что такое Lenta.ru, не знал, что такое новостной редактор, вообще ничего этого не знал. Ну, думаю, надо сходить и узнать. Пришёл, дали тестовое задание: вот тебе источники на английском, переведи их и преврати в новости.
И вот выяснилось, что я умею писать. Некоторое время я писал, что называется, общепароходские новости, а потом мне сказали: подожди, у тебя же медицинское образование, у нас есть медицинские новости, давай туда. Там я начал с новостей и дошёл до главного редактора. Потом много было самых разнообразных таких же примерно проектов, в итоге я остановился на медицинском издательстве, где уже больше десяти лет работаю научным редактором.
Работа научного журналиста или научного редактора — это всегда огромный массив информации, ты его фильтруешь, и для работы пригождается не так много, а вот по бокам остаётся что-то интересное, и надо это куда-то девать. Изначально я это выкладывал в блог в «Живом журнале», тогда у многих он был, это было популярное явление. Тогда же выяснилось, что я могу писать не только складно, но и интересно.
Там я рассказал историю своего хождения в шарлатанство, когда в поиске работы, как раз между таможней и журналистикой, у меня была история с биорезонансной диагностикой. Когда я заметил, что аппаратура выдаёт немного другой диагноз, чем тот, что вижу я — а диагностом я был всегда неплохим — это расхождение посеяло первые сомнения. Я начал изучать, и выяснилось, что это шарлатанство чистой воды. После этой записи со мной связались организаторы лектория «Полит.ру», и тогда я рассказал про псевдодиагностику. Всем очень понравилось, и меня потихоньку стали приглашать читать лекции. В итоге это хобби переросло в работу.
— А если бы не медицина, то чем бы вы занялись?
— В школьные годы были разные увлечения: мне неплохо давались иностранные языки, одно время меня интересовала работа военного атташе, компьютерные технологии.
Не знаю, насколько это можно считать одним из возможных вариантов развития событий, но было и музыкальное направление: я закончил музыкальную школу по классу фортепиано. А в военно-медицинской академии у нас сначала была акустическая группа. В 90-е мы пели и в переходе на Невском, и на Дворцовой площади. Потом решили, что хватит баловаться, надо во что-то профессиональное и красивое пойти, и ударились в авторский рок и в электричество. Даже записали магнитоальбом на студии группы «Форум». Как потом выяснилось, на одном из наших больших концертов, уже таких основательных, присутствовал Юрий Айзеншпис. Он как раз тогда потерял Виктора Цоя, он ездил по концертам, смотрел, кого бы взять.
Если заниматься музыкой профессионально, то из армии придётся уходить. Мы тогда посовещались и решили, что не просто так мы учились 6 лет, тем более в не самом плохом месте. Ну, в общем, вместо нас Айзеншпис взял себе группу «Технология». Так что был и такой вариант развития событий. Но я предпочитаю, чтобы это было побочными реализациями, а не основной деятельностью. Тем более что мы продолжаем эту традицию в составе трио «ТриА» с Анной Хоружей и Алексеем Паевским.
Там я рассказал историю своего хождения в шарлатанство, когда в поиске работы, как раз между таможней и журналистикой, у меня была история с биорезонансной диагностикой. Когда я заметил, что аппаратура выдаёт немного другой диагноз, чем тот, что вижу я — а диагностом я был всегда неплохим — это расхождение посеяло первые сомнения. Я начал изучать, и выяснилось, что это шарлатанство чистой воды. После этой записи со мной связались организаторы лектория «Полит.ру», и тогда я рассказал про псевдодиагностику. Всем очень понравилось, и меня потихоньку стали приглашать читать лекции. В итоге это хобби переросло в работу.
— А если бы не медицина, то чем бы вы занялись?
— В школьные годы были разные увлечения: мне неплохо давались иностранные языки, одно время меня интересовала работа военного атташе, компьютерные технологии.
Не знаю, насколько это можно считать одним из возможных вариантов развития событий, но было и музыкальное направление: я закончил музыкальную школу по классу фортепиано. А в военно-медицинской академии у нас сначала была акустическая группа. В 90-е мы пели и в переходе на Невском, и на Дворцовой площади. Потом решили, что хватит баловаться, надо во что-то профессиональное и красивое пойти, и ударились в авторский рок и в электричество. Даже записали магнитоальбом на студии группы «Форум». Как потом выяснилось, на одном из наших больших концертов, уже таких основательных, присутствовал Юрий Айзеншпис. Он как раз тогда потерял Виктора Цоя, он ездил по концертам, смотрел, кого бы взять.
Если заниматься музыкой профессионально, то из армии придётся уходить. Мы тогда посовещались и решили, что не просто так мы учились 6 лет, тем более в не самом плохом месте. Ну, в общем, вместо нас Айзеншпис взял себе группу «Технология». Так что был и такой вариант развития событий. Но я предпочитаю, чтобы это было побочными реализациями, а не основной деятельностью. Тем более что мы продолжаем эту традицию в составе трио «ТриА» с Анной Хоружей и Алексеем Паевским.
— Вокруг столько мракобесия, столько заблуждений, и столько же хейтеров у науки. Как вы реагируете на провокации?
— Мне проще потому, что я врач и нас учили работать с пациентами. Я немедленно перевожу таких людей в ранг пациентов и воспринимаю их так. И, вы знаете, намного легче становится. Понятно, что это не очень хорошо, но тактика работает великолепно.
По-другому в медицине не выживают, они в итоге уходят потому, что если всё принимать близко к сердцу и пропускать через себя, человек очень быстро выгорает или уходит в какие-нибудь зависимости. С другой стороны, конечно, бывают запредельные циники, но они тоже не особо удерживаются. Вот такой примерно Доктор Хаус, кстати. Именно поэтому над этим сериалом медики в основном смеются. Такой человек бы в медицинском учреждении не проработал долго.
— Вы много путешествуете по стране, много лекций читаете, по вашим ощущениям, насколько вырос интерес к науке?
— Интерес вырос. Это не заслуга самих лекторов, а скорее заслуга организаторов. Потому что лекторы были всегда, вот организаторы стали появляться сравнительно недавно. Потому, что это не самая благодарная деятельность: нужно найти зал, нужно собрать аудиторию, что отдельная проблема, нужно организовать приезд лектора. Это люди самоотверженные, я бы сказал.
Поэтому, когда встречаются хорошие организаторы и хорошие спикеры, в итоге получается что-то вроде «Учёных против мифов», или Milmax Science Kazan — ежегодный фестиваль популяризации науки, или лектории в ИЦАЭ в Красноярске. Раньше это были проекты единичные, а сейчас чем дальше, тем их больше. У меня в год, я так, ради интереса, считал, получается что-то около 40-50 мероприятий в год, то есть каждую неделю что-нибудь есть.
— Мне проще потому, что я врач и нас учили работать с пациентами. Я немедленно перевожу таких людей в ранг пациентов и воспринимаю их так. И, вы знаете, намного легче становится. Понятно, что это не очень хорошо, но тактика работает великолепно.
По-другому в медицине не выживают, они в итоге уходят потому, что если всё принимать близко к сердцу и пропускать через себя, человек очень быстро выгорает или уходит в какие-нибудь зависимости. С другой стороны, конечно, бывают запредельные циники, но они тоже не особо удерживаются. Вот такой примерно Доктор Хаус, кстати. Именно поэтому над этим сериалом медики в основном смеются. Такой человек бы в медицинском учреждении не проработал долго.
— Вы много путешествуете по стране, много лекций читаете, по вашим ощущениям, насколько вырос интерес к науке?
— Интерес вырос. Это не заслуга самих лекторов, а скорее заслуга организаторов. Потому что лекторы были всегда, вот организаторы стали появляться сравнительно недавно. Потому, что это не самая благодарная деятельность: нужно найти зал, нужно собрать аудиторию, что отдельная проблема, нужно организовать приезд лектора. Это люди самоотверженные, я бы сказал.
Поэтому, когда встречаются хорошие организаторы и хорошие спикеры, в итоге получается что-то вроде «Учёных против мифов», или Milmax Science Kazan — ежегодный фестиваль популяризации науки, или лектории в ИЦАЭ в Красноярске. Раньше это были проекты единичные, а сейчас чем дальше, тем их больше. У меня в год, я так, ради интереса, считал, получается что-то около 40-50 мероприятий в год, то есть каждую неделю что-нибудь есть.
— А интерес к науке растёт в противовес мракобесию и популярным шарлатанам?
— Они являются, можно сказать, источником вдохновения. Если бы не они, мы могли бы просто рассказывать о научных новостях, о достижениях медицины. А благодаря им у нас есть такой жанр, как разбор мифов и заблуждений. Выяснилось, что такие разборы популярны. И проект «Учёные против мифов» на этом вырос, строго говоря. Оказалось, мракобесия хватает не только в медицине, но и в истории, и в филологии, и в астрономии, и в географии.
— Они являются, можно сказать, источником вдохновения. Если бы не они, мы могли бы просто рассказывать о научных новостях, о достижениях медицины. А благодаря им у нас есть такой жанр, как разбор мифов и заблуждений. Выяснилось, что такие разборы популярны. И проект «Учёные против мифов» на этом вырос, строго говоря. Оказалось, мракобесия хватает не только в медицине, но и в истории, и в филологии, и в астрономии, и в географии.
— Нужно ли людей, которые прописывают фуфломицины, дают сомнительные с научной точки зрения советы, призывать к ответу?
— Чисто теоретически, конечно, было бы неплохо, но практически это невозможно по одной простой причине — это всегда бизнес. И в результате, когда ты начинаешь говорить, ну вот вы продаёте полную чушь, которая не имеет доказанной эффективности, а нам говорят: а мы создаём рабочие места, а мы платим налоги, и главное, что мы не вредим. С этим спорить крайне сложно. Мы не можем сказать, что кто-то из подобных производителей создал токсичное лекарство и оно убивает человека. То, что оно ему не помогает — да, но они говорят: а вот некоторым помогает! И вот такой аргументации в подавляющем большинстве случаев оказывается достаточно. Доходит до абсолютного абсурда. Блогерша в запрещённой соцсети торговала травами и позиционировала себя как специалиста по онкологии. При этом, естественно, у неё никакого медицинского образования даже рядом не было. И то, что она там рассказывала, была дичь абсолютная. Когда одна врач-онколог начала критиковать её за призывы отказываться от лечения, эта травница пошла в суд. К счастью, иск остался без удовлетворения.
Если запрещать лженауку, то она уйдёт в подполье и, наоборот, приобретёт мученический ореол. А если вести разъяснительную работу, то всё нормально. И в этом как раз, по крайней мере, я как санпросветчик вижу свою роль.
— Чисто теоретически, конечно, было бы неплохо, но практически это невозможно по одной простой причине — это всегда бизнес. И в результате, когда ты начинаешь говорить, ну вот вы продаёте полную чушь, которая не имеет доказанной эффективности, а нам говорят: а мы создаём рабочие места, а мы платим налоги, и главное, что мы не вредим. С этим спорить крайне сложно. Мы не можем сказать, что кто-то из подобных производителей создал токсичное лекарство и оно убивает человека. То, что оно ему не помогает — да, но они говорят: а вот некоторым помогает! И вот такой аргументации в подавляющем большинстве случаев оказывается достаточно. Доходит до абсолютного абсурда. Блогерша в запрещённой соцсети торговала травами и позиционировала себя как специалиста по онкологии. При этом, естественно, у неё никакого медицинского образования даже рядом не было. И то, что она там рассказывала, была дичь абсолютная. Когда одна врач-онколог начала критиковать её за призывы отказываться от лечения, эта травница пошла в суд. К счастью, иск остался без удовлетворения.
Если запрещать лженауку, то она уйдёт в подполье и, наоборот, приобретёт мученический ореол. А если вести разъяснительную работу, то всё нормально. И в этом как раз, по крайней мере, я как санпросветчик вижу свою роль.
Нужно объяснять, где проходит грань между наукой и лженаукой. Самое опасное, когда лженаука маскируется, мимикрирует под науку. Людям без специальной подготовки сложно разобраться. И вот одной из своих задач я как раз вижу расстановку ориентиров. Я не даю готовый ответ, я говорю: смотрите, вот такие-то признаки, такие-то ориентиры, а дальше уже, извините, сами.
— Может быть, нужно критическое мышление развивать?
— Я не скажу, что его можно развить. Оно либо есть, либо нет. Можно научить каким-то приёмам оценки информации. В принципе, для человека как такового характерно мифологическое сознание. Оно красивое, оно простое, и оно очень древнее. И я понимаю, что переделать людей невозможно, но дать шанс, я думаю, нужно. Потому, что есть люди сомневающиеся, которые готовы слушать и слышать. Есть люди, которые готовы менять свою точку зрения, если им будет предоставлено некоторое количество аргументов. Есть люди, которые имеют смелость признавать себя неправыми. За этих людей мы и боремся.
— Что посоветуете делать человеку, у которого родственники пытаются лечиться непонятно чем и непонятно как?
— Первый вопрос, который вы должны себе задать: насколько для вас этот человек важен. Доказывать, что в интернете кто-то неправ, — занятие бесполезное, отнимает кучу времени, нервов. А если это близкий, то тут, конечно, уже сложнее. Главное, предотвращать вред, чтобы сомнительные методы лечения не заканчивались печальными последствиями. Подход должен быть постепенным.
Почему? Потому что это мировоззрение, это фундамент. Это важно понимать. Если вы начнёте выбивать кирпичи из этого фундамента, он рухнет, а человек к этому не готов. Он будет упираться до последнего. И будет защищать. Нужно действовать хитро и постепенно, чтобы у него именно менялся фундамент. Каким образом? В зависимости от того, каким источникам ваш близкий больше доверяет. Если человек пожилой и больше доверяет телевизору, то если вывести ему на большой экран телевизора просветительскую лекцию как телепередачу, он начинает воспринимать информацию более благосклонно. Начинайте с чего-то простого, с небольших роликов, где рассказывают простые вещи. Постепенно он уже доходит сам до каких-то крупномасштабных лекций. А есть люди, которые больше доверяют печатному слову и считают, что вот абы кого не напечатают. И тут люди умудрялись работать со своими старшими родственниками: они заказывали в мини-типографии несуществующую газету о здоровье. Там публиковались научные факты, информация из просветительских статей и лекций.
Информация не вызывала отторжения, и не было такого: это нельзя, это плохо. Наоборот, там были вещи, которые можно делать. То есть такая действительно разъяснительная обычная пользовательская информация. И людям это становилось интересно. И есть вариант подсовывать книги, но это уже попозже. Очень помогает втягивание человека в свой круг интересов, например, те же лекции.
Критики одно время говорили нам, что мы проводим просветительскую работу среди своих, мы пытаемся (цитата) «проповедовать среди посвящённых». Но мы регулярно на лекциях спрашиваем зрителей: кто пришёл первый раз? И всегда это большое число рук. Кто-то первый раз пришёл, кого-то привели случайно, ему понравилось, он начинает знакомых собирать. И вот действительно получается так, что со временем формируются вот такие довольно большие пулы людей, которые начинают ходить на подобные мероприятия, это становится способом времяпрепровождения. При этом они начинают общаться с теми людьми, которые туда ходят, проникаются их интересами. Постепенно фокус смещается в сторону научно обоснованной информации. Это происходит в игровой форме и максимально безболезненно. Сейчас много хороших фильмов, книг, лекций в интернете. Если вы кого-то из близких захотите переубедить или предотвратить некие разрушительные действия, которые он будет с собой проводить, придётся запастись терпением и понять, что это игра в долгую.
— Я не скажу, что его можно развить. Оно либо есть, либо нет. Можно научить каким-то приёмам оценки информации. В принципе, для человека как такового характерно мифологическое сознание. Оно красивое, оно простое, и оно очень древнее. И я понимаю, что переделать людей невозможно, но дать шанс, я думаю, нужно. Потому, что есть люди сомневающиеся, которые готовы слушать и слышать. Есть люди, которые готовы менять свою точку зрения, если им будет предоставлено некоторое количество аргументов. Есть люди, которые имеют смелость признавать себя неправыми. За этих людей мы и боремся.
— Что посоветуете делать человеку, у которого родственники пытаются лечиться непонятно чем и непонятно как?
— Первый вопрос, который вы должны себе задать: насколько для вас этот человек важен. Доказывать, что в интернете кто-то неправ, — занятие бесполезное, отнимает кучу времени, нервов. А если это близкий, то тут, конечно, уже сложнее. Главное, предотвращать вред, чтобы сомнительные методы лечения не заканчивались печальными последствиями. Подход должен быть постепенным.
Почему? Потому что это мировоззрение, это фундамент. Это важно понимать. Если вы начнёте выбивать кирпичи из этого фундамента, он рухнет, а человек к этому не готов. Он будет упираться до последнего. И будет защищать. Нужно действовать хитро и постепенно, чтобы у него именно менялся фундамент. Каким образом? В зависимости от того, каким источникам ваш близкий больше доверяет. Если человек пожилой и больше доверяет телевизору, то если вывести ему на большой экран телевизора просветительскую лекцию как телепередачу, он начинает воспринимать информацию более благосклонно. Начинайте с чего-то простого, с небольших роликов, где рассказывают простые вещи. Постепенно он уже доходит сам до каких-то крупномасштабных лекций. А есть люди, которые больше доверяют печатному слову и считают, что вот абы кого не напечатают. И тут люди умудрялись работать со своими старшими родственниками: они заказывали в мини-типографии несуществующую газету о здоровье. Там публиковались научные факты, информация из просветительских статей и лекций.
Информация не вызывала отторжения, и не было такого: это нельзя, это плохо. Наоборот, там были вещи, которые можно делать. То есть такая действительно разъяснительная обычная пользовательская информация. И людям это становилось интересно. И есть вариант подсовывать книги, но это уже попозже. Очень помогает втягивание человека в свой круг интересов, например, те же лекции.
Критики одно время говорили нам, что мы проводим просветительскую работу среди своих, мы пытаемся (цитата) «проповедовать среди посвящённых». Но мы регулярно на лекциях спрашиваем зрителей: кто пришёл первый раз? И всегда это большое число рук. Кто-то первый раз пришёл, кого-то привели случайно, ему понравилось, он начинает знакомых собирать. И вот действительно получается так, что со временем формируются вот такие довольно большие пулы людей, которые начинают ходить на подобные мероприятия, это становится способом времяпрепровождения. При этом они начинают общаться с теми людьми, которые туда ходят, проникаются их интересами. Постепенно фокус смещается в сторону научно обоснованной информации. Это происходит в игровой форме и максимально безболезненно. Сейчас много хороших фильмов, книг, лекций в интернете. Если вы кого-то из близких захотите переубедить или предотвратить некие разрушительные действия, которые он будет с собой проводить, придётся запастись терпением и понять, что это игра в долгую.
— О чём вы мечтаете?
— Основная часть того, о чём мечталось, — сбывается в той или иной степени. Хотелось, чтобы оно и дальше так же продолжалось, но каких-то вот таких несбывшихся вещей осталось не так много. Из таких малосбыточных мечт, скорее, надежд — это закончить все книги, которые задуманы. Их много, но времени на них нет — масса поездок, плюс основная работа, плюс неосновные работы… То есть придумать-то, о чём написать, я уже придумал. Но вот оформить всё это, к сожалению, времени нет. Моя первая книга отняла 9 месяцев чистого времени. И ведь тогда не было такого спроса на лекции.
— Основная часть того, о чём мечталось, — сбывается в той или иной степени. Хотелось, чтобы оно и дальше так же продолжалось, но каких-то вот таких несбывшихся вещей осталось не так много. Из таких малосбыточных мечт, скорее, надежд — это закончить все книги, которые задуманы. Их много, но времени на них нет — масса поездок, плюс основная работа, плюс неосновные работы… То есть придумать-то, о чём написать, я уже придумал. Но вот оформить всё это, к сожалению, времени нет. Моя первая книга отняла 9 месяцев чистого времени. И ведь тогда не было такого спроса на лекции.
Очень хочется побывать на полюсах. Я надеюсь, что получится до них добраться, потому что это очень интересно! Многие города ещё остались неохваченными — и это тоже интересно. Потому что страна у нас невероятно разнообразная, есть потрясающей красоты места. Даже те города, про которые говорят, что там нечего смотреть, я считаю, всегда найдётся интересное. Если ты найдёшь человека, который горит историей своего города, он всегда приведёт куда-то, покажет, расскажет, найдёт массу интересных историй. У нас нет неинтересных городов!
Фотографии: Ирина Богатырёва